Неточные совпадения
Они толпились на вокзале, ветер гонял их по
улицам, группами и по одному, они шагали пешком, ехали верхом на лошадях и на зеленых телегах, везли пушки, и всюду в густой, холодно кипевшей
снежной массе двигались, мелькали серые фигуры, безоружные и с винтовками на плече, горбатые, с мешками на спинах.
Приятная дрожь охватит всего, когда в такое утро выйдешь из теплой комнаты на
улицу, а там заскрипят полозья, замелькает по сторонам бесконечная
снежная поляна; в небе чуть-чуть мигают звездочки, позванивает колокольчик под дугой…
В мягких, глубоких креслах было покойно, огни мигали так ласково в сумерках гостиной; и теперь, в летний вечер, когда долетали с
улицы голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять, как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими холодными лучами
снежную равнину и путника, одиноко шедшего по дороге; Вера Иосифовна читала о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника, — читала о том, чего никогда не бывает в жизни, и все-таки слушать было приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать.
По временам какая-нибудь тройка выезжала из ряда и стремглав неслась по самой середке
улицы, подымая целые облака
снежной пыли; за нею вдогонку летело несколько охотницких саней, перегоняя друг друга; слышался смех и визг; нарумяненные морозом молодые женские лица суетливо оборачивались назад и в то же время нетерпеливо понукали кучера; тройка неслась сильнее и сильнее; догоняющие сзади наездники приходили в азарт и ничего не видели.
В хуторе было тише, чем в поле, но по
улице все-таки мелась
снежная пыль.
Это происходило в конце зимы, когда среди
снежных бурь и тусклых морозных дней недалекая весна посылала, как предтечу, ясный, теплый солнечный день или даже один только час, но такой весенний, такой жадно молодой и сверкающий, что воробьи на
улице сходили с ума от радости и точно пьянели люди.
Вмиг забелела
улица Троскина, кровли избушек, старый колодец, а наконец и поля, расстилавшиеся далеко-далеко вокруг всей вотчины; холодный ветер дунул сильнее, и
снежная сеть заколыхалась, как тяжелое необъятное покрывало.
Установилась долгая,
снежная зима. Давно уже нет проезда по деревенской
улице. Намело сугробы выше окон, и даже через дорогу приходится иногда переходить на лыжах, а снег все идет и идет не переставая. Курша до весны похоронена в снегу. Никто в нее не заглянет до тех пор, пока после весенней распутицы не обсохнут дороги. По ночам в деревню заходят волки и таскают собак.
Так и живет городишко в сонном безмолвии, в мирной неизвестности без ввоза и вывоза, без добывающей и обрабатывающей промышленности, без памятников знаменитым согражданам, со своими шестнадцатью церквами на пять тысяч населения, с дощатыми тротуарами, со свиньями, коровами и курами на
улице, с неизбежным пыльным бульваром на берегу извилистой несудоходной и безрыбной речонки Ворожи, — живет зимою заваленный
снежными сугробами, летом утопающий в грязи, весь окруженный болотистым, корявым и низкорослым лесом.
Теперь уже не ветер, а свирепый ураган носился со страшной силой по
улицам, гоня перед собой тучи
снежной крупы, больно хлеставшей в лицо и слепившей глаза.
Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая
снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек
улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек.
По
улицам сонным и
снежнымЯ таскал глупца за собой!
Мир открылся очам мятежным,
Снежный ветер пел надо мной!
О, как хотелось юной грудью
Широко вздохнуть и выйти в мир!
Совершить в пустом безлюдьи
Мой веселый весенний пир!
Здесь никто понять не смеет,
Что весна плывет в вышине!
И всю ночь по
улицам снежнымМы брели — Арлекин и Пьеро…
Он прижался ко мне так нежно,
Щекотало мне нос перо!
Но вот, ровно белые мухи, запорхали в воздухе пушистые снежинки, тихо ложатся они на сухую, промерзлую землю: гуще и гуще становятся потоки льющегося с неба
снежного пуха; все белеет: и
улица, и кровли домов, и поля, и ветви деревьев.
Наконец черненький Хвостик изогнулся дугою, выпрыгнул из рук державшей его Они Лихаревой и метнулся в угол. Через минуту грациозное животное уже карабкалось по стволу большой сучковатой липы… Оттуда перепрыгнуло на запушенную снегом ветку и, обдав недоумевавших испуганных и смущенных девочек целой тучей
снежной пудры, очутилось на заборе, отделяющем от
улицы приютский сад.
Оглушительное «ура!» было ответом — «ура!» начатое в большой институтской швейцарской и подхваченное тысячной толпой собравшегося на
улице народа. Кивая направо и налево, Высочайшие Гости сели в сани, гайдук вскочил на запятки, и чистокровные арабские кони, дрожавшие под синей сеткой и мечущие искры из глаз, быстро понеслись по
снежной дороге.
Множество пустырей; домы будто госпитальные жители, выглядывающие в белых колпаках и в белых халатах и ставшие один от другого в стрелковой дистанции, точно после пожара;
улицы только именем и заборами, их означающими; каналы с деревянными срубами и перилами,
снежные бугры, безлюдство, бироновские ужасы: незавидная картина!
Второй час ночи. На Рыбной
улице повевает только метель, поднявшаяся к полуночи. Ни «Ваньки», ни пешехода. В будке давно погас огонь. От дома дворянского клуба, стоящего на площади, в той же стороне, где и окружной суд, проедут изредка сани, везут кого-нибудь домой после пульки в винт. Фонари, керосиновые и довольно редкие, мелькают сквозь
снежную крупу, густо посыпающую крыши, дорогу, длинные заборы.
И он заметался около окна. Быстро подошел к окну и Лука Иванович. Сквозь запотевшее стекло видно было
снежное полотно
улицы. На углу мерцал рожок фонаря. Крутил небольшой снежок. Через две-три минуты подлетела тройка. Искристые, глубокие глаза Пахоменки пронизывали насквозь
снежную полумглу.
Снежная сиверка гуляла по
улицам и переулкам Москвы. Наступил четвертый день праздников.
Ясная декабрьская ночь висела над Петербургом. Полная луна обливала весь город своим матовым светом. Мириады звезд блестели на темном, казалось, бездонном небосклоне. Окутавший весь город
снежный покров блестел как серебро, и на нем виднелись малейшие черные точки, не говоря уже о сравнительно темных полосках
улиц и пригородных дорог.
Несется по всем
улицам, горы насыпала, все карнизы и стены побелила — стоят дома с белыми глазами, как промороженные судаки; и словно нет никакого города, а стоят эти дома нелепой шеренгой посередь чистого
снежного поля.